Вопрос: 10 апреля этого года была 8-я годовщина катастрофы президентского самолёта в Смоленске. Мои коллеги традиционно задают вопрос об окончании расследования и возвращении обломков самолёта. Мы знаем ответы, поэтому позвольте я предложу другой вопрос. Мы уже много лет проводим качественные исследования причин различных катастроф, например, ваших самолётов, на территории России и других государств. Они всегда очень чёткие, хорошие. Все итоги подводятся очень быстро. Почему сотрудники Следственного комитета России уже 8 лет не могут справиться с расследованием в отношении польского самолёта? Все остальные расследования идут очень быстро.  

Ответ: Неужели Вы сами не знаете ответа на этот вопрос? Вы же прекрасно понимаете, насколько политизирована вся эта история на территории Польши. Всё, что можно было открыть и предоставить польским следователям, экспертам, людям, которые проводят расследование, российской стороной было сделано. Мы были и остаёмся готовы к полнейшему взаимодействию с Варшавой. Упрекнуть Россию в сокрытии чего-то от польской стороны или не предоставлении ей доступа к чему-либо, невозможно.

Вопрос: Вы очень часто говорите про честные вещи. Тот наш борт ТУ-154 принадлежит польскому государству. Может, пришло время вернуть имущество владельцу?

Ответ: Вы же понимаете, что Ваш второй вопрос относительно возврата имущества владельцу связан с первым. Вы спрашиваете, почему эта тема не закрыта в России. Возможно, это не совсем этично, но у меня так же вопрос к польской стороне о том, что мешает Польше закрыть это дело?

Вопрос: Вы тоже очень хорошо знаете ответ. Польская сторона предлагает вернуть обломки самолёта, чтобы можно было нормально вести расследование, как положено.

Ответ: А что мешает нормально вести расследование при полном доступе к обломкам на территории Российской Федерации? Внятного ответа на этот вопрос мы не получили.

Вопрос: Если бы самолёт Президента России разбился на территории Польши, Вы бы согласились, чтобы его обломки несколько лет оставались на территории нашего государства?

Ответ: Думаю, если есть настоящее желание проводить реальное расследование, а не делать это политизированно, то всегда эксперты и специалисты найдут общий язык, что и было сделано. К сожалению, потом мы увидели, что после беспрецедентной открытости российской стороны и взаимодействия российских и польских экспертов, целый ряд политических сил в Польше начали страшнейшим образом политизировать эту проблему. Вот что мы видим. Думаю, это, к сожалению, и есть ключ и ответ на все Ваши вопросы. Вы задаёте вопрос нам. Такой же вопрос можно задать и Вам. Записи переговоров в кабине самолёта были расшифрованы и предоставлены не только польской стороне, а всей мировой общественности. Они опубликованы в Интернете.

Несмотря на то, что мы проявили максимальную открытость, в Польше эта тема подаётся так, что мы продолжаем бесконечно слышать обвинения в адрес России. Я имею в виду заявления польских политиков и выходящие в Польше публикации так или иначе, и Вы не можете этого отрицать, связанные с обвинениями России. 

Вопрос: Вы не думаете, что причиной этих сомнений является тот факт, что самолёт принадлежит Польше и 8 лет остаётся на территории Смоленска?

Ответ: Какие могут быть сомнения, если у польской стороны есть доступ к самолёту? Какое это имеет отношение к недоверию Варшавы? Вы же говорите о недоверии. О каком недоверии идёт речь, когда не только следственные действия, но и всё, что касалось этой катастрофы, находилось под личным контролем руководства двух стран? Узкое расследование стало гораздо шире, учитывая беспрецедентный характер случившегося и силу нанесённого Польше удара. Всё было сделано для того, чтобы процесс был максимально открыт. Позже бывший Президент России Д.А.Медведев неоднократно говорил и подтверждал то, что доступ к любым материалам этого дела будет предоставлен по всем запросам польской стороны. Об этом же заявлялось на уровне наших специалистов и представителей государственных органов. Если есть необходимость работать с обломками самолёта, другими материалами или взаимодействовать с нашими экспертами – пожалуйста. Мы к этому готовы. Но на сегодняшний день нет ни одного запроса с польской стороны, который остался бы неудовлетворённым. Мне о таком не известно.

Я не являюсь спикером по этой проблематике. Хочу отметить, что у нас есть соответствующие эксперты, которые комментируют эту тему. Но, постоянно читая материалы польских СМИ, так или иначе вынуждена тоже готовиться к этой теме. Каждый раз, после очередной волны обсуждения этой темы в польских СМИ, узнаю, были ли какие-либо отказы польской стороне в доступе к материалам дела или обломкам самолёта. На сегодняшний момент такого не было и нет.

Вопрос: Кроме одного – вернуть самолёт.

Ответ: Мы опять же возвращаемся к вопросу, с которого начали. Идёт следствие, оно не завершено в Российской Федерации. Вопрос о причинах я должна адресовать и Вам тоже. Почему у Вас также идёт следствие?

Ещё раз хочу сказать, что в любой момент, когда польская сторона запросит какие-либо материалы или доступ к обломкам самолёта, она их получит. Есть понимание того, что, к сожалению, эта тема стала существенной частью польской политической жизни. В этом самая главная проблема. Это вопрос не поиска истины, работы с вещественными доказательствами или каким-то данными, а желания бесконечно держать эту тему на плаву и использовать различными политиками.  

Вопрос: Вы хотите нас от этого оградить, удерживая самолёт?

Ответ: Нет. Неужели Вы считаете, что при гипотетической передаче Польше обломков самолёта эта тема будет закрыта?

Вопрос: По-моему, это будет быстрее, чем сейчас.

Ответ: Тот масштаб, в котором эта тема в последние годы присутствует в политическом пространстве Польши, говорит о том, что, к сожалению, эта тема не будет закрыта ещё очень долго. Здесь вопрос не в следствии или работе специалистов, а в постоянном желании иметь эту тему на плаву. Я читаю статьи, которые выходят в Польше и слышу заявления польских политиков, вижу желание не перепроверить данные (для этого надо приехать, запросить уточняющие документы и факты), а только держать эту тему на плаву.

Москва, 12 апреля 2018 г.